К подготовке московской встречи в верхах, естественно, стали подключаться госдепартамент и лично Роджерс.
Поскольку в этой связи мне неизбежно предстояло встретиться с госсекретарем, Киссинджер решил в начале февраля поговорить со мной„по весьма деликатному вопросу": он хотел ввести меня, на сугубо конфиденциальной основе, в курс того, что конкретно госсекретарь знал о состоянии советско-американских отношений из того, что уже обсуждалось со мной на уровне Белого дома (президентом и Киссинджером), ибо Роджерс знал далеко не все.
В этой связи помощник президента просил меня учитывать в беседе с госсекретарем указанную выше особенность и не касаться вопросов, которых он не знал, — Даже личные послания Брежнева Никсону — из тех, которые давали для ознакомления Роджерсу, — подвергались порой некоторым сокращениям (в частности, изымались все ссылки на конфиденциальный канал), а некоторые совсем ему не показывали. Он не был полностью в курсе всех деталей предстоящей встречи в верхах, которые обсуждались в переписке между Никсоном и советским руководством. Вместе с тем вопросы чисто двусторонних отношений — в порядке подготовки к встрече — были отданы на откуп госдепартаменту и Роджерсу.
В целом возникла уникальная ситуация в моей дипломатической практике, когда помощник президента негласно информировал иностранного посла о том, что знал и чего не знал госсекретарь из переписки президента США с руководителями другого государства.
Когда я на следующий день встретился, как было условлено, с Роджерсом, то было ясно, что он действительно не в курсе моих конфиденциальных бесед с Киссинджером. Ясно было и то, что Белый дом в ходе подготовки встречи в Москве будет по-прежнему держать все крупные вопросы у себя, обходя госдепартамент. В то же время подготовка вопросов двусторонних отношений, прямо не связанных с большой политикой, будет предоставлена госдепартаменту и госсекретарю.
Поездка Никсона в Китай
Китайское направление в политике Никсона активизировалось с весны 1970 года. В апреле в Китай была приглашена национальная сборная США по настольному теннису для проведения показательного матча в Пекине. Она была принята Чжоу Эньлаем. В мае 1971 года была достигнута конфиденциальная договоренность о том, что Киссинджер совершит две поездки в Пекин, причем одну негласную, и что позже Никсон поедет в Китай. В июле неожиданно было объявлено, что Никсон посетит Китай с визитом в 1972 году.
Это, конечно, было крупным достижением личной дипломатии Никсона-Киссинджера. Больше того, это было началом „трехсторонней дипломатии" (США-СССР-Китай), а не двусторонней, как это было прежде.
Никсон посетил Китай с 21 по 28 февраля 1972 года. Конечно, его визит не „изменил мир" (как он утверждал на банкете в Пекине). Больше того, он даже полностью не нормализовал дипломатические отношения между США и Китаем (обмен „миссиями связи" произошел в 1973 году), но в целом это был, конечно, прорыв в американо-китайских отношениях, имевший немалые международные последствия. Он ускорил и американо-советскую договоренность по ОСВ.
По возвращении Киссинджер рассказал мне о некоторых итогах этого визита.
По Вьетнаму не удалось договориться, хотя позиции сторон были подробно изложены. Никсон откровенно заявил китайцам, что если Северный Вьетнам сейчас (во время предвыборной кампании в Америке) проявил бы некоторую „гибкость и понимание", то последующий процесс эволюционного развития событий, без больших помех со стороны США, мог бы привести к тому, что в течение двух, максимум трех лет северовьетнамцы, по существу, получили бы в отношении Южного Вьетнама то, чего они сейчас так упорно добиваются от США, но чего он, президент Никсон, не может дать в настоящий момент. Военного же решения в свою пользу Ханой сейчас не добьется, Вашингтон этого не допустит, конфликт только затянется.
Сам Мао Цзэдун произвел на Никсона впечатление сильной личности, но не фанатика-революционера. Скорее, он являл собой своеобразное сочетание философа и весьма прагматичного и осторожного в своих действиях политика, особенно в том, что связано с возможными серьезными последствиями на международной арене.
Беседа — с помощником президента оставила у меня впечатление, что Никсон и Киссинджер были довольны результатами своих встреч в Пекине. Они надеялись также, что эта поездка поможет им вести свою дипломатическую игру во время предстоящего визита Никсона в Москву. Киссинджер шутливо заметил, что они „не прочь научиться есть русскую икру с помощью китайских палочек".
Приватный обед с президентом
17 марта в Москве и Вашингтоне было опубликовано официальное сообщение о том, что президент Никсон посетит СССР с визитом 22 мая 1972 года.
Спустя несколько дней я должен был встретиться с Киссинджером за обедом в Белом доме. Однако когда я пришел, то выяснилось, что сам президент хочет поговорить со мной. Таким образом мы обедали уже втроем.
Никсон сказал в начале беседы, что в ближайшие два месяца он будет вплотную заниматься подготовкой к московскому саммиту, чтобы обеспечить его успех. Подчеркнул, что удовлетворен тем обменом письмами, который установился между ним и Брежневым.
Показав на сидевшего рядом Киссинджера (молчавшего во время нашего разговора), он сказал: „Вот известный Вам Генри, которому я целиком и полностью доверяю. Все, что он говорит, — исходит непосредственно от меня. В администрации больше нет человека, который мог бы говорить так авторитетно от моего имени. Верно, Билл (Роджерс) является моим старым другом и обладает необходимыми полномочиями госсекретаря. Но он связан с большим бюрократическим аппаратом, за которым невозможно уследить и который не может держать в секрете сугубо конфиденциальные вещи. Вот почему я действую в таких делах только через Киссинджера".
Никсон сказал, что лично он считает наиболее важными и наиболее сложными для обсуждения с советскими руководителями два вопроса: соглашение по ограничению стратегических вооружений и Ближний Восток. По последнему вопросу они еще выскажут свои соображения (через Киссинджера). По первому же ход его рассуждений сводился к следующему: вопрос этот — вольно или невольно — стал сейчас, во всяком случае в общественном мнении США, своеобразным барометром будущего состояния наших отношений. Будет соглашение — все воспримут как добрый знак, что эти отношения строятся на фундаментально новой основе. Не будет согласия — будут считать, что встреча фактически не удалась, тем более, что второй важный вопрос (Ближний Восток) может быть предметом только негласной договоренности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
